Только что с концерта Рустама Яваева. Поёт хорошо. Но крышу как после Рябца не сносит. И ещё но. Св. Яня базница - не чета Домскому собору. Дуетом певшая с ним девушка периодически орала. Какой-то священник вылез в начале проповедь читать. Начальное соло на органе было какой-то куцое и звучало хреново.
Вирусы едят мой компьютер. При включённом интернете причём. Исключительно при включённом. Причём сижу сейчас с лысой винды - и всё равно они его едят. Будем новый компьютер покупать.
Непонимание читателем гениального творения — не исключение, а норма. Отсюда Белинский делал смелый вывод: гений, работающий для вечности и потомства, может быть не только не понят современниками, но даже бесполезен для них. Его польза таится в исторической перспективе. Но современник нуждается в искусстве, пускай не столь глубоком и не столь долговечном, но способном быть воспринятым читателем сегодня. Эта идея Белинского хорошо интерпретируется в антитезе «взрывных» и «постепенных» процессов. Из нее вытекает еще одна особенность. Для того чтобы быть освоенным современниками, процесс должен иметь постепенный характер, но одновременно современник тянется к недоступным для него моментам взрыва, по крайней мере в искусстве. Читатель хотел бы, чтобы его автор был гением, но при этом он же хотел бы, чтобы произведения этого автора были понятными. Так создаются Кукольник или Бенедиктов — писатели, занимающие вакантное место гения и являющиеся его имитацией. Такой «доступный гений» радует читателя понятностью своего творчества, а критика — предсказуемостью. Безошибочно указывающий будущие пути такого писателя критик склонен приписывать это своей проницательности. В этом смысле можно истолковать прозу Марлинского в ее антитезе прозе Мериме или Лермонтова как своеобразную ориентацию на уровень читателя. Это тем более любопытно, что романтическая позиция Марлинского ставила его «выше вульгарности» и требовала соединить романтизм со стерновской насмешкой над читателем.
рождение индивидуальности: Первая стадия выпадения из неосознанного — болезнь, ранение, уродство или же периодические физиологические возбуждения. В ходе этих процессов выделяется индивидуальность, потом вновь растворяющаяся в безындивидуальности.
Знаки обладают многими интересными свойствами. Так, например, для того, чтобы сдвинуть с места камень, надо приложить определенные усилия, причем по закону сохранения энергии эффект будет равен затраченным усилиям. Теперь представим себе заводской гудок. Энергия, которая потребна для его пуска, ни в коей мере не может быть сравнима с последствиями его действия: остановкой машин огромной мощности, приведением в движение масс рабочих. Знаки обладают способностью энергетически неравноценного воздействия. На этом же основана сила слова. Действие, которое оно производит, не может быть сопоставлено с затратой энергии на его произнесение.
Чтой-то я подсела, кажется. Опять. Предмет семиотики — науки о коммуникативных системах и знаках, которыми в процессе общения пользуются люди (и не только люди, но и животные или машины), — прост. Что может быть проще и знакомее ситуации «я сказал — ты понял»? А между тем именно эта ситуация дает обильные основания для научных размышлений. Каков механизм передачи информации? Что обеспечивает надежность ее передачи? В каких случаях можно в ней сомневаться? И что означает «понимать»? Эти и многие другие вопросы, которые кажутся столь простыми, если ограничиваться узкой сферой бытового опыта, окажутся вполне серьезными, если приглядеться к ним внимательно. Ностальгия, блин.
Эта статья была опубликована в 1969 г. в газете «Советская Эстония» (№ 27) в качестве ответа на письмо некоего помощника машиниста дизель-поезда И. Семенникова, в котором он интересовался новой наукой — семиотикой.
Горго́ны (греч. Γοργώ, Γοργών, вероятно от греч. γοργός, «грозный, ужасный») — в древнегреческой мифологии [1] — змееголовые чудовища, дочери морского божества Форкия (Форкиса) и его сестры Кето [2]: Эвриала (греч. Εὐρυάλη — «далеко прыгающая»), Сфено (или Сфейно, Стено, Стейно — греч. Σθεινώ, «могучая») Медуза (греч. Μέδουσα — «повелительница», «стражница») — самая известная из них.
Имели тело, покрытое крепкой блестящей чешуей, разрубить которую мог только меч Гермеса, громадными медными руками с острыми когтями и крыльями с золотыми сверкающими перьями. Лица были с острыми, как кинжалы, клыками, а вместо волос извивались, шипя, ядовитые змеи. Жили на крайнем Западе у берегов реки Океан.
Хотя у всех трех младших Горгон вместо волос змеи, только Медуза обладала чудесным даром завораживать людей взглядом (и в положительном, и в отрицательном смысле этого выражения) (по Овидию) и только она одна из трех сестер смертна. Взгляд Медузы обращал в камень.
Ежик попал в лапы Святой Инквизиции. За свои убеждения. Он любил осенью собирать гнилые яблоки. А Святая Инквизиция – нет.
Ежика принесли в главную пыточную залу в Толедо. Ему там было очень уютно - темно и сыро. Когда ежика разложили на главном пыточном столе, он свернулся клубком. И уколол главного просекьютора до крови. Тогда ежика решили бросить в воду. Чтобы он нахлебался. Но он не стал хлебать, а выбрался из ведра и спрятался в живот Железной Девы. Его оттуда пять отцов-иезуитов ломами выколачивали. А он заснул под стук ломов. Ему снился лес и свежеупавшие гнилые яблоки.